Самый первый день нового года начался для меня с удивительного – с микро-влюбленности. Как объяснить это человеческим языком, я сама до конца не знаю, но это что-то настолько из разряда чудес, что не поделиться просто невозможно.

Это когда ты попадаешь в почти-незнакомую компанию, где не знаешь, о чем говорить, а люди не знают, о чем говорить с тобой, и ты разрываешься между «живу для себя» и «пытаюсь влиться». И в этой компании оказывается человек, которого ты видишь первый раз в жизни и, скорее всего, больше не встретишь – просто человек, который не стремится стать твоим другом, вы вообще можете большую часть вечера внимания друг на друга не обращать.
Но в какой-то момент начинается волшебство.
Этот человек начинает о тебе заботиться – так, как заботятся родные люди – неосознанно. Следит, чтобы твой бокал был полон, или предлагает тебе кальян, только когда он уже как следует раскурен, но еще не горчит, или натягивает капюшон тебе на голову, потому что ветер, или ведет за руку, потому что утро первого января и мало ли какие люди по улицам бродят.
И ему от тебя ничего не нужно, он тебя не знает. И в этом чудо.

Воспоминания об этом человеке потом навсегда с тобой. И каждый раз они заставляют поверить в лучшее, потому что если люди не разучились проявлять заботу о незнакомых, если эта забота все еще живет от рождения где-то там внутри, значит чудеса в этом мире еще будут случаться.
Я удивительно везучий человек. Такое чудо произошло со мной уже во второй раз, с такого чуда начался мой новый год.
Спасибо, Паша.
Спасибо, Дима.
Мы не знаем друг друга, но вы сделали для меня так много – сами того не зная.

Настоящей девочкой мне мешает быть одна вещь. Может, и не одна, конечно, но про эту я точно знаю, надо же с чего-то начинать.
Это вещь глупая, я знаю, и без нее мне жилось бы ой как легче – как настоящей девочке бы жилось, понимаете? Но я же дурная, мне же нельзя так, просто.
Я боюсь быть зависима.

Я боюсь, что человек будет иметь надо мной огромную силу, такую, что мне не преодолеть, не выбраться из-под нее, а только жить под ее гнетом и ощущать свою невозможную слабость. Я боюсь, что у этой силы не будет противодействия, она будет не обволакивать, не помогать, а висеть на шее камнем, таким тяжелым, что почти могильным. Я боюсь.

Из-за этого у меня не выходит быть не только девочкой, но и легким человеком – как будто сам страх такой силы уже весит несколько килограммов. Со мной легко общаться, но со мной сложно сойтись.
Мне нужно безграничное доверие, чтобы подпустить человека близко. Мне нужно знать, что я люблю его, а он меня – так, как мне это нужно. Мне надо быть готовой пойти с ним и за него туда же, куда он пойдет со мной и за меня.

Я так боюсь власти над собой кого-то не того, что боюсь даже простых вещей – принять и попросить помощи.

И еще я боюсь, что все эти сложности оттолкнут кого-то очень важного, и я так и проживу без этого человека всю жизнь. По-прежнему боясь.

Очень удобно и весело (а еще немножко глупо) раскидывать людей на типы. Еще веселее, но уже неудобнее только определять, к какому типу сам относишься – всегда получается «хочешь относиться», и внутри глупенькая смешливая девятнадцатилетняя девчонка начинает спорить с разумной бесполой частью разума.

А я хочу!
быть таким типом девушки, которых почти никогда не заметишь с первого раза, но если начнешь общаться – обязательно влюбишься.

Я такая?

Разумная бесполая часть разума говорит: поумерь свой пыл, деточка, откуда такое самолюбование и самомнение? Глупенькая смешливая девятнадцатилетняя девчонка ничего не говорит, только глаза меняют выражение и еле заметная складочка в уголке рта очерчивается на мгновение.

Сегодняшнее задание по стилистике русского языка преподало мне удивительно жизненный для такой науки урок. Всего одно слово: штамп. Жаль, но это не просто стилистическая ошибка.
Хороший стилист во мне либо уснул, либо не проснулся, но я не смогла подобрать ни одного варианта замены к «словам искренней благодарности». Душевная? сердечная? горячая? Любой удачный вариант – штамп. «Подвиг» тоже требует только красивых, но ставших такими надоевшими и сухими эпитетов.
В наших словах, в нашей речи – в нашей жизни – слишком много штампов. Все удачное и живое выбивается из стиля или не подходит по контексту, замечали?

Сегодняшнее задание по стилистике русского языка преподало мне удивительный урок: мы потеряли даже слова любви. Даже они – сухие и надоевшие, как эта наука.

– Ну реально, Полин. Он тебя любит. Инфа 100%.
Я молчу и переключаюсь на другое окно.
– Пойду я спать, все уже. И ты поспи как человек, хоть немного. Я волнуюсь за тебя. Но ты и так знаешь, впрочем.
Я знаю. Я знаю.

Мы сидим на кухне, он задумчиво крутит в пальцах стакан в мелких искрящихся гранях и говорит что-то о том, как отношения меняют взгляд на человека. Я сижу, рассматриваю волосы на его руках, вспоминаю Руффало в «Из 13 в 30» и легко улыбаюсь.
– Дерьмо в том, что никто из нас не меняется. Просто недостатки и достоинства – две стороны одной медали, и с течением времени то, что казалось милым, переворачивается и начинает бесить.
Я знаю, о чем он говорит. Это как я всегда ложусь спать в носках, а потом решаю: а к чертям их, и один всегда оказывается где-то на диване, а другой в его больших окрестностях. Да, говорит, да! Сначала мило, а потом бесит.
– Еще дерьмо в том, что сначала ты хочешь что-то изменить, но как будто не можешь, а потом уже и не хочешь. И никогда, никогда по-настоящему не меняешь!
Я знаю, о чем он говорит. Это как я сначала… но это личное, и я не рассказываю, но он все равно говорит да, да!

В моей голове мурлычут рождественские песни, а в его голове истории расставаний, которых у него не было, но, наверное, будут. Он задумчиво крутит в пальцах стакан в мелких искрящихся гранях, а мне так хочется, чтобы он знал, что я понимаю.
– А еще, ты знаешь? дерьмо в том, что ты постоянно чувствуешь заботу о себе, такую сильную, что почти дурацкую. У меня весь день болит голова – а ты померил давление? Твою ж мать, конечно, мне ведь не три. Я знаю, что это забота, но бесит, – стакан на секунду прекращает движение. – Или это первое дерьмо?
– Первое, – с видом знатока говорю я и наливаю немного вина в стаканы. – На сегодняшний день я в этом эксперт. Это дерьмо, дружище.

Ну и что, что я говорю, как великий Гэтсби, а не как человек, который спит по пятнадцать часов в позе пьяного солдата.
Он улыбается и салютует мне стаканом, начиная напевать что-то рождественское.

Когда в голову закрадываются всякие глупости, печали, копания в неведомых глубинах и все сводится к одному вопросу – что у меня вообще есть? что? – я всегда вспоминаю свою одногруппницу, черно-белую фотографию с бешеными улыбками в обнимку друг с другом и с морем и подпись:
«Все-таки люди – это все, что у меня есть»
И это правда, самая главная и самая важная, когда в голове глупые вопросы.

Но иногда… иногда с этими людьми так сложно сойтись. Ты говоришь что-то, и повисает пауза, и почти можно услышать, как в чужой голове шестеренки крутятся, подбирая хоть какой-нибудь ответ.
Иногда ты слушаешь песню, которую бы никогда не услышал без этого самого человека, и поддакиваешь словам:

мне понятно все не первый год:
наш невыносимый режим родства
никуда не ведет
(но никогда не отпустит)

Злость опустошает куда сильнее страдания. Любые печали можно выплакать, выреветь, вывсхлипать, а злость требует на это намного больше затрат. Нельзя просто так пойти в уголок и покричать, пока не полегчает, или побить что-то.
Злость выжигает внутри огромные поля, а ты потом сидишь посреди остатков чего-то неузнаваемого сейчас и понять даже не можешь, что сгорело. Ничего понять не можешь. Смотришь в небо со дна чаши – и не видишь в нем ничего.

Мама говорит: «Все, я спать», и я покорно перебираюсь на кухню, пытаясь уместить в руках ноутбук, книгу, учебник по немецкому, блокнот, тетрадь и пару-тройку карандашей. Раньше было проще, хотя бы карандаши можно было в волосы запихнуть.
На кухне белый свет, зеленеющий листьями всех растений, которые успели ее захватить. Вопреки законам жанра, она не прокуренная и никакого вина здесь не осталось, да и не февраль за окном, хоть мне и как-то не так. Скучается по высокому небу, а за окном ржаво-лиловая пелена, зимняя, сонная. Так и хочется сказать ей: мне не до сна, хватит издеваться, что это вообще такое? Я и так уже с небом разговариваю, и далеко не с божественным.
Вот до чего довела.

Включаю за спиной оранжевые огоньки, сажусь на стул. Ноги не закидываю, файл про МХАТ открываю – ни дать ни взять умница-разумница. Вы не верьте. Умницы-разумницы заранее пишут работы и рефераты, а еще умудряются работать и с молодыми людьми съезжаться, попутно напевая лагутенковское (сегодня мне можно образовывать такие тошнотворные формы, да) «это по любви-и». Я не усмехаюсь, мне-то откуда знать. Может, и вправду.
Все, что я могу в этом месяце сказать о любви романтического характера, так это то, что по любви, большой и чистой, молодые люди готовы пойти с вами в кофейню, которая в моей голове запомнилась только в виде «как в “Сексе в большом городе”». А все потому, что вам прибило срочно съесть самый вкусный морковный торт за последнее время. А больше о любви я ничего не знаю, это вооон к той девушке, и вы не верьте ее несчастному виду, это у нее от природы лицо такое.

Ладно, к чему эта дребедень. Пройдемся по знакомому, неизменному, тому, что можно сделать приветственной речью в клубе анонимных блогеров, которые пишут, когда им в голову взбредет, а не когда все ответственные перед аудиторией люди. Привет, я Полина, мне 19 лет, я не сплю какую-то грустную по номеру ночь за последние сколько-то недель, а потому пишу глупости. Привет, Полина, мы тоже такие. Пошли пить вино и говорить за жизнь. Кто возьмет гитару?

Ладно, что у нас там с МХАТом? У МХАТа все хорошо, а у меня с ним как-то не очень, модуль художественной культуры меня немного подставил. Девочка с грустным от природы лицом два года назад фанатела по Бахтину и теории хронотопа, а сейчас съезжается с молодым человеком из другой страны и с самым лучшим акцентом. Может, если я стану фанатом истории МХАТа после революции и начну вставлять куда ни попадя всякое-разное о спектаклях, через два года тоже встречу того-самого-одного-единственного?
Ой, что это я. Не обращайте внимания, я не ною, я просто не сплю.

Что там еще на повестке дня? Написала почти страницу текста, а толку ноль. Рассказ лучше бы писала такими темпами, дурила. Да, если вы вдруг тоже не спите и читаете эту простыню, то вам все равно вполне себе небезынтересно узнать о том, что я рассказы начала писать – с пинка (то есть подачи) подруги моей ненаглядной. Задания друг другу даем и пишем. Как стыд сойдет с моей моськи почти полностью, что-нибудь выложу, пригодится неспящим в одну из ночей. Все лучше, чем это.

Два часа назад закончилась годовщина дружбы меня и одной девочки. Мы дружили тринадцать лет, а потом перестали. Давно я о ней не вспоминала – эй, пелена, посмотри, у нее все хорошо?

На этом, пожалуй, прекращу трансляцию дребедени. Если вы еще здесь, напишите мне что-нибудь. Будем вместе в клубе неспящих дурачков, а вместе, говорят, веселее.

Иногда вокруг просто слишком много мудаков (простите), и ты понимаешь, что должен что-то сделать. Потому что так не может продолжаться и хоть кто-то должен взять дело в свои руки.
И ты знаешь, что надо, и ты хочешь, и ты пытаешься,

но как бы ты ни старался, ты не можешь ничего исправить.

Ты пытаешься быть лучшей версией самого себя, понимающей, спокойной, поддерживающей, но все равно срываешься, огрызаешься, отлыниваешь – не можешь быть достаточно сильным, не можешь решать свои проблемы и нести на шее груз чужих, не можешь правильно организовать время, место, самого себя, не можешь быть хорошим человеком. Просто не можешь.

Казалось бы, никому ничего не обещал, все на благотворительных началах, а значит, не виноват.
Но на душе паршиво.

Как стать лучшей версией самого себя и спасти хоть чей-то день от разрушения?

Мы накладываем на себя столько ограничений, замуровываем себя в столько стен — лишь бы не показаться неприличными. Лишь бы все выглядело хорошо, лишь бы никто ничего не подумал. Лишь бы скандал не разразился на глазах у друзей, лишь бы человек не понял, какой ураган у тебя внутри, лишь бы ты сам продолжал жить спокойно и правильно, лишь бы только не…
Мы запираем то кричащее в нас, что может вырваться наружу, мы говорим себе: эй, подожди, еще немножко осталось продержаться, ты сможешь, давай… А потом говорим себе: ну зачем это сейчас? ведь уже прошло, прошло, ну что ты устраиваешь, ну зачем, ну успокойся…

А потом мы привыкаем.

А потом рядом с нами может плакать близкий человек, а мы пощекочем его немного и скажем: ну что ты?
Ну что ты, в самом-то деле? Ну зачем?

Не забывайте, не закрывайте, не спрашивайте ничего, начинающегося с "ну". помолчите и будьте там, рядом, чтобы никому в голову не пришло строить стены и отшатываться, пусть и на миллиметр.

Я никогда не общалась с людьми в интернете. Нет, так неправильно – я никогда не знакомилась с людьми в интернете, так чтобы подружиться, переписываться, перезваниваться-пересматриваться в скайпе и синхронно пить чай на разных концах страны.

Но сейчас человек на другом континенте слушает песню, которую мама пела мне вместо колыбельной, и это так странно.
Когда я завариваю себе большую вечернюю чашку чая, он идет на ланч.
Мир такой большой, такой большой.

Я редко позволяю себе расплакаться на глазах у людей, которых не считаю близкими. Уж лучше плакать на улице или в электричке, где вокруг толпы людей, которые просто идут мимо, и им совершенно все равно, что у тебя случилось, чем плакать на глазах людей, которые знают тебя, но совершенно не знают, что с тобой плачущей делать.
Поэтому есть четыре человека, на руках у которых я могу поплакать. Еще есть ванная, а это настоящее раздолье.

Но вчера я уткнулась в грудь (как я думала) пятого, а он не обнял меня.

Мне не хотелось шарахаться секунду спустя, извини. Просто, наверное, между нами так много несказанного, что мы не сможем стать близкими.
И я по-прежнему буду плакать на руках у тех четырех.

(Предисловие) Есть музыканты-волшебники – в их песнях спрятаны строчки-ловушки, от которых время ненадолго замирает – и снова идет – вот только у тебя в голове уже все по-другому.
За эти сюрпризы я люблю the Killers – и рассыпаюсь пеплом перед the National.

(Завязка) Когда тебе пятнадцать и ты изнываешь от желания разделить с кем-то внезапно нахлынувшее желание обнимать, целовать, краснеть от прикосновений и гулять под луной, тебе говорят – тебе только пятнадцать! куда торопишься? Еще встретишь ты того-самого-одного-единственного, не разменивайся и не пиши в дневник всякие глупости.
Обычно между строк можно услышать: вот годика через три поговорим, а сейчас иди смотреть мультики, пока это еще не глупость.

(Развитие сюжета) Когда тебе восемнадцать-девятнадцать-двадцать, и ты уже обнимал, целовал, краснел от прикосновений и даже, может быть, гулял под луной – вот только потом оказалось, что с кем-то не тем – и ты снова изнываешь от нахлынувшего желания – любить – тебе говорят, что скоро, совсем скоро ты встретишь того-самого-одного-единственного. Да и как может быть иначе? Ты и сам с детства знаешь, что в двадцать пять лет у твоих родителей уже точно был ты, а перед тобой у них было что-то еще. Значит, и вправду, скоро, значит, и вправду, со дня на день.

(Развязка) А потом однажды ты слушаешь песню, и от одной строчки время ненадолго замирает, а потом, когда снова идет, ты боишься. Потому что хотя ты знаешь, что в тридцать ты будешь так же молод и весел, ты никогда не думал, что до тридцати у тебя не будет того-самого-одного-единственного. Никогда не думал – а сейчас перед глазами картина, и ты видишь себя, который

You know I dreamed about you
For 29 years before I saw you
You know I dreamed about you
I missed you for, for 29 years

Решив окончательно завершить (по крайней мере: приостановить) эру душераздирающих постов, я открыла свой блокнот и насчитала в нем аж шесть тем, которые вполне достойны размещения и при этом не противоречат новым правилам.
Открыла, посмотрела – и закрыла.
Все они такие важные и на подумать, а сегодня мне так не хочется думать!
И знаете, в этом нет ничего плохого, тем более для таких любителей рефлексии, как я.

Что плохого в том, чтобы посмотреть фильм, сюжет которого ты встречал уже пару миллионов раз – если ты сможешь улыбнуться, поспорить с тем, кто лежит рядом, поворчать на героев и повести плечами в такт какой-нибудь разудалой мелодии? Что плохого в бездумном шатании по городу, если ты глазеешь по сторонам, как заправский турист, улыбаешься людям, ловишь солнечные блики на окнах, совершенно случайно оказываешься в месте настолько чудесном и неподражаемым, что слова не находятся, и приобретаешь в нем свой новый секретный или не очень уголок? Что плохого в глупых шутках о сущей ерунде, если они вызывают искренний смех до боли в щеках и рези в животе, косые взгляды хмурых (может быть, отчасти завидующих?) людей, а еще стойкое понимание того, что твой друг – вот этот дурашка, согнувшийся пополам и смотрящий на тебя через сплошные морщинки разулыбавшихся глаз – твой настоящий, самый-пресамый настоящий друг?

И что плохого в посте о такой безделице, если он заставил вас вспомнить что-то глупое и бездумное, но очень счастливое?
Думаю, что ничего :)