Такое ощущение, что я уже потрачена. 
На что?
На все залитые солнцем комнаты и улицы, на все синеющие сумерки с редкими ещё огоньками, на все семейные посиделки с гитарой, на все пироги, выпеченные с любовью, на все прикосновения к плечам, на все искренне спетые песни, на все объятия дольше шести секунд. 

Я думала, я почти свободна. От многого в себе — и в том числе от него. Мне казалось, я могу спокойно говорить, могу шутить или просить о чем-то. 
Оказалось, ерунда. Оказалось, просто не виделись.
Какой непроходимой тупицей себя ощущаешь, когда все внутри рвётся поговорить о чем угодно, лишь бы именно так, именно в таком тоне, в таких шутках, в такой тематике, ведь ни с кем другим этого нет. Насколько хочется раздолбаться об стену от этого безволия. Насколько все внутри крутит злостью и жжёт напалмом. Насколько никчемным человеком ты видишь себя, когда все внутри рвётся к тому, кто тебе даже не нравится, как человек. 
И как странно понимать, что кто-то продолжает тебя любить, как странно видеть на фотографиях озорные глаза — ты ведь знаешь, как часто из них льётся и льётся. Как странно смеяться, когда тебя тискают и кусают, как странно не переживать из-за дедлайнов, потому что все, чего ты хочешь, — оказаться далеко-далеко с палаткой, морем и вином. 

Я думала, во мне ещё много ресурсов, много угля и всего, что может гореть. Но кажется, во мне оставалось совсем немного. 
Такое ощущение, что я потрачена. 
На что? Самое дурацкое, что на это бесполезное. Все остатки, все крохи, все по сусекам — на него.
Я никогда не умела играть в азартные игры. Но кое-что я сделать смогла — превратить в азартную игру то, в чем должно везти в качестве альтернативы — и отправить себя к чертям, поставив все на кон. 

У меня сегодня последний звонок (хотя в университетах не бывает и первого), так что со вчерашнего вечера я все пыталась выжать из себя хоть что-то, немного напоминающее художественный текст. Подводить итоги четырёх лет мне не понравилось, подводить итоги этих полутора — и того меньше. Прям хоть на стенки лезь, как говорит моя подруга. 
А сегодня утром я в очередной раз вела воображаемые разговоры в душе, и поняла, что почти перестала быть честной. Так что почему бы не написать об этом. 
Не то что я стала больше врать (хотя враньё входит в число моих привычек, причём враньё дурацкое и бессмысленное). Но я стала намного реже говорить правду. Вообще стало намного меньше искренности, поэтому я предпочитаю не разговаривать и не прикасаться — врать напропалую совесть не позволяет, а, если начну говорить, ведь выплывет. 
Поэтому-то, наверное, сегодня я проснулась в диком настроении и с желанием напиться текилы с человеком, который является по части скрытности ФСБ и ФБР в одном лице. Эй, давай будем гулять по улицам (можем даже уйти в Медведково, как рисковали летом) и говорить все, что есть в голове. Дашь мне пару уроков, как жить в этом состоянии "я никому ничего не скажу" и не самоуничтожаться — может, повезёт, и я доживу до августа в подобии нормальной жизни. 

Впервые та часть меня, что отвечала за романтику, за глуповато-смешные мечты перед сном, за краснеющие от смущения щеки, за блеск в глазах – за что-то самое девичье, самое принцессное, что выносишь еще из детства – совсем молчит. Я даже не стала циником, просто перенесла все это на других. А мне самой мол и не надо. Самое пугающее – впервые в жизни как будто и вправду не надо. Впервые в жизни даже не хочется.
Меня все так же тянет расплываться в улыбке, когда вижу залитые таким светлым парочки на улицах, но щеки краснеют разве что от мороза.
Раньше в романах Джейн Остен я была бы подругой или сестрой главной героини – немного неловкой, незадачливой и неудачливой, той, которой все хотят найти жениха. Теперь я, скорее, подхожу на роль тетушки, которая этого жениха ищет, притом с энтузиазмом атомной бомбы.
Часть меня как будто стала маленькой и жалкой. Съежилась, свернулась в маленький клубочек, ощетинилась всем, чем могла, и загородилась радостью за других и энтузиазмом тетушек.

И вы знаете? Мне кажется, так становятся трусами.

Мне всегда казалось, что человек должен меняться с течением времени – особенно в золотые года юности, когда все внутри тебя кипит и трудится на результат, как самая упорная бригада стахановцев. А как может быть иначе, если это время сомнений во всем, а потому бесконечного потока вопросов – почему так? а так? а эдак? Странно, что подростки не кооперируются с трех-четырехлетними – мир и те, и другие познают почти в одинаковой степени.
Поэтому я была уверена в том, что я пятилетней давности – совсем другая я. Я с другими вопросами и проблемами, не такая терпеливая, понимающая и на капельку менее опытная и мудрая. Но на днях я перечитала свой дневник и выступила все в той же роли ученого, получившего совсем не тот результат, на который рассчитывал (видите, даже в пределах этого блога ничего не меняется).
Записанные совсем другим почерком, но той же рукой, вопросы – те же вопросы, которые заставляют меня спорить с друзьями и изливать мысли стуком клавиш сейчас. Проблемы с людьми – те же проблемы коммуникации, что и сейчас заставляют меня внутренне биться головой об стены собственной и чужой тупости. А уж в том, что касается упорства и стремлений, я даже сбавила обороты.
А самое страшное – я забыла свою первую любовь. Я помню человека, но уже давно забыла, какое место он занимал в моей жизни, как заставлял себя чувствовать и как нравился (мне-то уже давно казалось, что не так уж). Оказалось, не такое уж место в моей жизни занимает та я, которая была пять лет назад. Оказалось, я превратилась для самой себя во взрослого, который не относится всерьез ко всем душевным метаниям и считает ценным только собственный опыт – стала почти злодеем собственной истории.

Я стала более терпеливой и понимающей, да, но где-то по дороге я забыла то, что никогда даже не боялась забыть. Я почти та же, но мосты между этими двумя версиями Полины оказались сожжены – и как страшно понимать, что сожгла я их сама. Сожгла и даже не заметила.

Когда прошел девятый вал, не особо задумываешься о том, что волны на этом не закончились.
Они становятся меньше; иногда тебе кажется, что наступил полный штиль, и этот корабль легче затопить – он все равно уже не поплывет. Но волны приходят снова.

Они приходят, когда ты слышишь будоражащие перекаты клавиш в песне, которую уже не должен воспринимать на уровне своего пережитого. Они приходят, когда ты находишь что-то смешное, что разделил бы с тобой только второй капитан этого корабля. Они приходят, когда этого капитана наконец находят, и не за бортом, а среди хлама в богом забытом трюме, и ты поворачиваешься к нему, готовясь посмеяться над его глупостью и покрутить пальцем у виска, но почему-то чувствуешь приближение чего-то другого.
Этим другим оказывается порыв соленого ветра такой силы, что ты еле стоишь на ногах, и голову кружит от вкуса соли и водорослей, который ты, казалось, совсем забыл. А вслед за ним, спустя несколько дней, осознанием тебе на голову обрушивается новый девятый вал.
И корабль снова несется – и ты снова не знаешь, как его остановить.

Что-то похожее я чувствовала после первой лекции по авторскому праву – я огляделась и увидела все вокруг как объект чьих-то прав. Плевать на настоящие права – у каждого из нас есть целое королевство чисто твоих песен, книг, чашек, деревьев, созвездий, моментов. И очень странно обнаруживать на этих твоих знак чужого исключительного.
Оказалось, что человек может забрать себе несколько песен – а если ты каждый момент переживаешь с музыкой, то и группу (мой человек забрал целых две горячо любимых). Он же может стать владельцем цвета (желтый), твоего любимого платья, которое почему-то редко носишь (и нескольких комплектов одежды впридачу), походов в кино в стандартный зал с рядами сидений, где твоя компания сидит справа, совместных поездок на эскалаторе с кем-то, кто встает на соседнюю ступеньку и оказывается слишком близко, медляков, станции метро и даже твоей любви к выпечке пирогов. Он может стать владельцем полугода твоей жизни, и все, что тебе останется, – натыкаться каждый раз на патент, перелистывая календарь.
И вроде даже претензий никаких быть не может. Не придешь же ты к нему с негодующим взглядом и иском в руках. Просто у него теперь авторские, а у тебя – только права на использование.
Так вышло.

Я люблю тебя.
Мы можем не разговаривать месяц, я могу не звонить и не писать. Могу не интересоваться твоими делами, могу не знать, с кем ты делишь дни, о чем читаешь и споришь, какими фильмами заполняешь свободные вечера, каким песням подпеваешь в метро. Могу не знать, о чем ты плачешь – и плачешь ли.
Ты говоришь, что я тебя не знаю – может, ты и права. Но если бы ты дала мне ссылку на блог, я бы читал, если бы рассказала, я бы послушал…
Прости, что не уделяю тебе времени. Но я же люблю тебя.

Спасибо?..
Что можно сказать человеку, чья любовь для тебя – просто слова, которые не можешь ощутить, как ни стараешься?

Если бы я сидела сейчас с кем-то в полумраке кухни, прижав стакан с красным вином к щеке, и мы говорили о жизни и всех ее гениальных уроках, я бы действительно нашла, что сказать. Мне никогда раньше не казалось, что я что-то о жизни знаю – что у меня есть какой-то ценный и многовесящий жизненный опыт, который дал мне какие-то многовесящие знания, стоящие того, чтобы кому-то передать. Но сейчас у меня такой опыт – путь размером с крупинку, я не претендую – есть.
Я бы сказала, что если уходишь от людей, нельзя оставлять их в неизвестности.

Откровенно говоря, для этого не нужно больших расставаний – достаточно просто попрощаться с ними где-то там, на уровне составления расписания своей недели, в котором без задней мысли не оставляешь для этого человека строфы. И тогда ты должен взять на себя ответственность, набраться немножко храбрости и сказать все, как есть.
Нельзя оставлять человека без ясного представления о том, что вообще произошло – что ты чувствовал и что ты делал.
Такие вещи, наверное, действительно можно выучить только на своем опыте. Не потому даже, что ты без того не поймешь, а потому, что теперь ты не можешь не понять. Теперь это знаниe выдолблено у тебя на подкорке всеми вечерами/днями/поездками в электричке/бокалами вина/взглядами в пустоту, что ты проводил, тщетно пытаясь понять, что же черт подери произошло и почему.
Мы довольно мало можем по жизни знать, так что не бросайте людей, за которых когда-то взяли ответственность, – а ответственность брать надо, как нам еще в школе рассказал Антуан де Сент-Экзюпери, – в подвешенном состоянии. Потому что знать и догадываться, знать и думать, знать и верить – вещи совсем разных порядков.

Если бы я знала, писала бы я этот пост? Об этом тоже можно только догадываться.

Как можно скучать по человеку, с которым вы почти не разговаривали?
Как можно скучать по человеку, с которым вам хотелось подобрать нужное слово, с которым вам все время хотелось казаться лучше, но вы делали все наперекосяк, с которым вы пытались быть максимально понимающим, когда на самом деле нужно было поставить рамки и показать, что можно, а что нельзя?

Как можно скучать по тому, без кого ваша жизнь намного лучше?

Что-то я так сидела, сидела, думала, кого бы почитать, листала бездумно ленту, прокручивала быстро посты и людей, стоящих за ними, отмахивалась, как от дурачков назойливых и приставучих, не вы мне мол нужны. Короче, была старухой Шапокляк и требовала высот стиля.
А сама-то занимаюсь черт знает чем, не пишу ни строки, почти не читаю, ничего не снимаю и иллюстратор открывала сто лет назад в последний раз. Раздолбай, каким не была никогда.
Очень хочется рассказать какую-нибудь историю, поразмышлять о чем-нибудь, легком, ненавязчивом, всем знакомом. А о чем?
В диком 2015 году мне сказали, что нужно просто делать то, что должен. Потому что если не будешь, похеришь все, чего достиг, даже если кажется, что ты бессмысленный кусок сырого теста или прочая лабуда. И я уже месяц или сколько там времени пытаюсь осознать до чувства завершенности, что махнуть на себя рукой — самый простой способ никак не взаимодействовать со всем жизненным дерьмом, которое – уж так задумано или просто получается – сыпется тебе на голову с переменной скоростью.
Так что я посидела-посидела и накатала этот текст. Он ни о чем, но и черт с ним, ребят. Черт с ним, а с собой не надо вот этого. Послушайте лучше песню Зоркого "Волна", хорошая она.

(ты же знай свое дело, все остальное смоет волна)

Если бы моя мама читала все это безобразие – слава богу, она этого не делает, слава богу! – она бы посмотрела на меня, как на идиотку, заперла где-нибудь с книгой «Горе от ума» и минимальным запасом еды и не выпускала бы, пока мозги мои не встали на место.
И вы знаете? она была бы совершенно права.
Все эти посты (ну ладно, не все, но слишком грустный процент от них) – самое бесполезное на свете переливание из пустого в порожнее. Ах, как мне страшно. Ах, у меня проблемы с доверием. Ах, где же тот человек, без которого в моей жизни вечно мелькает белое пятно – где-то там мелькает, неуловимо почти, но спиной чувствуешь. Ах, а вдруг из-за ахов первого и второго этот человек так и не появится. Ну и напоследок: ах, какая я глупая, и сложная, и непонятная.
(Вы уже, наверное, поняли, что этот пост будет претендовать на уникальность и новую меня, но на самом деле соответствовать всем законам жанра.)
Так вот.
Туфта все это. Не то, что я глупая и со мной сложно, и даже не то, что я все еще трусиха. Но у меня действительно горе от ума и всю эту белиберду пора в размерах ограничивать.
Великое озарение снизошло на меня не просто так – человек все же нашелся. Не Майкл Монт (хотя как знать), но человек удивительный настолько, что мне даже не понадобился психоз перед незнакомыми экзаменами, чтобы решить, что я в него чуточку влюблена. И самое удивительное:
все мои страхи оказались туфтой!
Никаких проблем с доверием у меня нет. Все прекрасно слетает с языка, и душа тоже на раз-два открывается. Никакая моя сложность (она вообще есть? или просто приятно думать о себе как о сложном человеке?) и глупость (от этого не открещиваюсь, она все еще при мне, родимая) на пути пока не встают. Жизнь хороша, короче. Боялась я разве что одного: после всех этих шуточек про то, как мои взаимоотношения с молодыми людьми прекращаются через два месяца, потому что мозг встает на место (очень внезапно и невовремя, надо сказать) – после таких шуток рубежа в два месяца я и вправду побаивалась. Но вчера произошло чудо. Это слишком долго и лениво писать, потому что мелочь и дурачество в чистом виде, но вчера я поняла, что этот мой страх – тоже редкостная туфта. (И если рубеж в два месяца я действительно не пройду, пожалуйста, побейте меня!!! Потому что – боги! – второго такого человека на свете не найти – нас объединяют те самые глупости, которые в человеке самое, может быть, важное.)

Привет вам, что ли. Меня зовут Полина. И я честно не знаю, что со мной будет дальше, но пожалуйста, пусть законы жанра этого блога и дальше будут оказываться туфтой, мне сейчас так хорошо живется

Осознала странную вещь: иногда намного легче простить человека, который обидел тебя, чем того, кто обидел того, кого ты любишь.
Хочу научиться.

Иногда, когда я приезжаю к папе, у них собирается большая компания, и я весь вечер сижу напротив дочки одной из подруг семьи. У нас разница всего год или два, но выглядит она намного старше – и живет тоже. У нее есть работа, она живет отдельно от родителей, у нее есть молодой человек-немец, с которым она колесит по разным странам, а до этого были тридцатилетний француз-фотограф и прочие персоны, вызывающие интерес у всех. Даже не говорю о небольшой части зависти и большой части недоумения во мне, когда после вечера, проведенного напротив этой девушки, я захожу в ванную и смотрю на свое отражение.
Иногда на мою подругу нападает тоска, и мы начинаем почти уже традиционный обмен самыми-страдательными-песнями-в-плеере. А еще бесконечный разговор о том, почему у нас никого нет. Минут через пять я думаю о том, что последний раз я встречалась с кем-то два года назад, причем была настолько глупа, что выбрала на эту прекрасную роль своего однокурсника. Те два месяца явно не стоили всех мук совести и бешенства в его адрес, когда он задает самые тупые в мире вопросы и использует такие выражения, от которых все внутри меня закипает («мечташеньки», «лел» и «устал как pes» все еще способны вызвать судороги).
Иногда я просто начинаю заморачиваться и думать о том, что через месяц уже «мне двадцать лет и никого рядом нет, никого рядом нет, никого рядом нет». А также нет ничего из следующего списка: работы, стажировки, второго нормально выученного языка, путешествия в Ирландию и Скандинавию, билетов на сто концертов любимых групп и хоть сколько-нибудь нормальной жизни, которая бы не вызывала беспокойства у старших родственников.

А иногда я сижу в пол второго ночи и читаю книгу о романах Фолкнера, заедая улабку миндальным печеньем.
И в этот момент жить так хорошо, жить так здорово.

Если верить Джойсу, самые важные слова для англичан – «Я никому не должен. Я за всю жизнь не занял ни у кого ни шиллинга». Не знаю, как для англичан начала двадцатого века, но самые соблазнительные слова для многих людей по всему миру сейчас произнес герой сериала Skins (по иронии судьбы тоже англичанин) – “You don’t owe anybody anything. You owe nothing”.
Ты никому ничего не должен.

Я знаю, что это неправда, но в то же время эти слова настолько засели мне в голову, что через несколько лет после той серии я все еще слышу в голове тот вкрадчивый голос и ощущаю все то же желание поверить.
Интересно, как всего за сто лет мы перешли от независимости материальной к независимости моральной. Могу делать, что хочу. Могу жить, как хочу. Могу не думать о других людях, могу не думать о последствиях, могу не думать почти ни о чем, кроме самого себя.
И каждый раз какая-то часть меня задается вопросом: если бы в моей жизни не было эгоистичного человека, от действий которого я страдала не раз и не два – подчинилась бы я сладкой власти этих слов? или удержалась бы?
Если что-то хорошее в нас можно удержать только ценой страданий, то эта цена стоит того, чтобы ее заплатить. Как думаете?

Сидела я, обложенная немецким и умными книжками со всех сторон, писала, стирала, писала, стирала и снова писала – про дела, про книги, про людей, про курсовую даже, боже ж ты мой – и стирала. А потом подумала, села быстро, пока чай заваривается на кухне, и решила настрочить маленькое и несвязное про свой сон.
Я летала над городом, где было синее-синее небо, и гавань, и корабль огромный отплывал, а я не могла никак облететь его большую кирпичного цвета трубу, потому что она двигалась вслед за мной.
И так явно я вижу это синее небо и эту трубу, что все остальное – и дела, и книги, и курсовая даже, тему к которой я не выбрала еще – неважно это все.

С весной всех, что ли!
с синим небом, с воздухом плотным и чистым и с кораблями, которые облетаешь наперегонки.